in the porn when i was born sky is blue and see is green
Есть города, куда хочется возвращаться. И те – в которые хочется возвращаться часто.
А здравствуй, моя маленькая, злая Москва
Самарская пятница, начавшаяся в девять вечера, как-то незаметно перетекла в субботнюю ночь, где мы ходили по лабиринту, я тыкался в стены, а арсений – в медсанбат, а цементный завод нам и вовсе не встретился, где мы играли в балду на поле из семидесяти двух клеток, придумывая совершенно одинаковые слова, где никель шедеврально (совершенно шедеврально!) продувал мне в точки, а арсений писал при всем оном чей-то курсач и ставил федула жадного и трек из героев по двадцать пятому разу (ты-таки дописал свой-чужой курсач, арс?), и трындели. обо всем. закончилась вся эта прелесть в полвосьмого утра,
Весь мир бардак, ты гений, брат
а в десять (в двенадцать, в половину чего-то-там) началась самарская суббота с предвкушением концерта александра щербины, с прогулки в космопорт для обмена аккумуляторами от фапарата с владой, и продолжилась чудным веселением прохожих на остановке, когда я грозился улететь на зонте в австралию и предлагал ехать в японию на автобусе, в котором никель пел про цыган, а я прихлопывал ладонями и качал – старался соблюсти максимальную аутентичность, честно! – бедрами и тоже чего-то подтягивал, и автобус тоже пел про цыган, честно. А потом – снегодождь, и незакрывающийся зонт, и филипп, внезапно обнаруживающий тольяттинского кадзика у себя на работе, в комиссионке, и мы, идущие по какой-то улице и кричащие неприличные слова про джигурду и всякое, и поющие после разговоров о филипповом ремонте "Солнце, купи мне квартиру,Научи курить план"
и покупка турки – конечно! И полная банка котов, и кофейный кот (ах, детка, детка, я когда-нибудь вернусь за тобой!), и вновь изобретенная примета про то, что первый раз в новой турке надо готовить кофе, только принеся в жертву новорожденного младенца, обмазав его кровью соски и, простите, выебав козленка, и вообще можно кофе не варить после этого ритуала, и безфилиппенные песни под гитару (жаль-жаль, но ежели ты, друг любезный, меняешь раз в два месяца приезжающего кадзика на любимую женщину, то… ты прав, разумеется, и обидеться я могу лишь в шутку), и я, под магической музыкой дефектов речи пытающийся измарать листок стихом, и, наконец, концерт александра.
божебоже, я никогда не видел, чтобы так летели минуты, потому что когда в перерыв я соскочил со стола – нам, приехавшим за полчаса до начала уже не досталось стульев – и потянулся и заключил, что это все удивительно и волшебно, но если следующее отделение будет таким коротким, то это печаль.
- кадзик, уже он больше часа играл.
- да?!
и «гумберт гумберт», которого я выпросил еще в жж, и потом подошел и просто сказал «спасибо», и александр, который три раза играл самую последнюю песню и два – читал самое последнее стихотворение, и «Ло. Ли та. Кончик языка совершает путь длинной в три шажка…», которое я услышал не только со сцены, но и рядом, рядом, я, признаться, полагал себя единственным романтическим идиотом среди всех своих знакомых, который влюблен в этот абзац в этой книге,
и перед первой кофейной чашкой суббота превратилась в воскресенье, в это время мы делали сосиску-хиппи, и никель бурчал «как ты вставляешь» и, кажется, что-то насчет моих прямых рук, а я вопил «да чтоб тебя кошки съели, ты не мог сказать раньше, как такое делают» и, кстати, изобрел новое ругательство, которое мне жутко нравится (про кошек, да, да), а потом учился новому рецепту кофе, и курить трубку тоже учился (какой же я беспомощный, право слово!), и в четыре утра оторвался от просмотра автостопом по галактике, где-то на середине, и упал.
а в половину седьмого началось очередное утро, где надо было вставать (о боже мой!), собирать все свои вещи, раскиданные по чужой квартире, приводить себя в состояние ходибельности и неспабельности, и прощаться.
До завтра, брат. Я говорю:
- До завтра, брат.
Так и сказал, честно. И дверь за мной закрылась.
А еще иногда бывает, что места не хотят тебя отпускать. без пятнадцати семь утра я отправился на автовокзал. В семь ноль пять я подумал, что скоро, наверное, приду, потому что мне сказали: двадцать минут. В семь пятнадцать я решил, что у меня просто рюкзак тяжелый, и я вообще не спал. В семь двадцать я вспомнил, что
- кадзик, там один поворот всего. Один.
а я-то еще не поворачивал.
в семь тридцать я все-таки вышел на вокзале и подумал, что автобус в старый город может быть либо через пятнадцать минут, и я беру билет, и сажусь и еду быстренько, либо мне тут полчаса тусоваться.
и, мне конечно, приятно, что меня не хотят отпускать, но по вокзалам я гулять не люблю. поэтому я смотрел в утреннее небо и о чем-то думал таком.
И два часа я вместо того, чтобы спать, улыбался в окно автобуса, потому что когда где-нибудь на этой большой планете есть такие же идиоты, как я, с которыми можно колобродить и творить всякие чудачество – вот это, милые, один из компонентов счастья.
Это были чудесные выходные. Правда.
А здравствуй, моя маленькая, злая Москва
Самарская пятница, начавшаяся в девять вечера, как-то незаметно перетекла в субботнюю ночь, где мы ходили по лабиринту, я тыкался в стены, а арсений – в медсанбат, а цементный завод нам и вовсе не встретился, где мы играли в балду на поле из семидесяти двух клеток, придумывая совершенно одинаковые слова, где никель шедеврально (совершенно шедеврально!) продувал мне в точки, а арсений писал при всем оном чей-то курсач и ставил федула жадного и трек из героев по двадцать пятому разу (ты-таки дописал свой-чужой курсач, арс?), и трындели. обо всем. закончилась вся эта прелесть в полвосьмого утра,
Весь мир бардак, ты гений, брат
а в десять (в двенадцать, в половину чего-то-там) началась самарская суббота с предвкушением концерта александра щербины, с прогулки в космопорт для обмена аккумуляторами от фапарата с владой, и продолжилась чудным веселением прохожих на остановке, когда я грозился улететь на зонте в австралию и предлагал ехать в японию на автобусе, в котором никель пел про цыган, а я прихлопывал ладонями и качал – старался соблюсти максимальную аутентичность, честно! – бедрами и тоже чего-то подтягивал, и автобус тоже пел про цыган, честно. А потом – снегодождь, и незакрывающийся зонт, и филипп, внезапно обнаруживающий тольяттинского кадзика у себя на работе, в комиссионке, и мы, идущие по какой-то улице и кричащие неприличные слова про джигурду и всякое, и поющие после разговоров о филипповом ремонте "Солнце, купи мне квартиру,Научи курить план"
и покупка турки – конечно! И полная банка котов, и кофейный кот (ах, детка, детка, я когда-нибудь вернусь за тобой!), и вновь изобретенная примета про то, что первый раз в новой турке надо готовить кофе, только принеся в жертву новорожденного младенца, обмазав его кровью соски и, простите, выебав козленка, и вообще можно кофе не варить после этого ритуала, и безфилиппенные песни под гитару (жаль-жаль, но ежели ты, друг любезный, меняешь раз в два месяца приезжающего кадзика на любимую женщину, то… ты прав, разумеется, и обидеться я могу лишь в шутку), и я, под магической музыкой дефектов речи пытающийся измарать листок стихом, и, наконец, концерт александра.
божебоже, я никогда не видел, чтобы так летели минуты, потому что когда в перерыв я соскочил со стола – нам, приехавшим за полчаса до начала уже не досталось стульев – и потянулся и заключил, что это все удивительно и волшебно, но если следующее отделение будет таким коротким, то это печаль.
- кадзик, уже он больше часа играл.
- да?!
и «гумберт гумберт», которого я выпросил еще в жж, и потом подошел и просто сказал «спасибо», и александр, который три раза играл самую последнюю песню и два – читал самое последнее стихотворение, и «Ло. Ли та. Кончик языка совершает путь длинной в три шажка…», которое я услышал не только со сцены, но и рядом, рядом, я, признаться, полагал себя единственным романтическим идиотом среди всех своих знакомых, который влюблен в этот абзац в этой книге,
и перед первой кофейной чашкой суббота превратилась в воскресенье, в это время мы делали сосиску-хиппи, и никель бурчал «как ты вставляешь» и, кажется, что-то насчет моих прямых рук, а я вопил «да чтоб тебя кошки съели, ты не мог сказать раньше, как такое делают» и, кстати, изобрел новое ругательство, которое мне жутко нравится (про кошек, да, да), а потом учился новому рецепту кофе, и курить трубку тоже учился (какой же я беспомощный, право слово!), и в четыре утра оторвался от просмотра автостопом по галактике, где-то на середине, и упал.
а в половину седьмого началось очередное утро, где надо было вставать (о боже мой!), собирать все свои вещи, раскиданные по чужой квартире, приводить себя в состояние ходибельности и неспабельности, и прощаться.
До завтра, брат. Я говорю:
- До завтра, брат.
Так и сказал, честно. И дверь за мной закрылась.
А еще иногда бывает, что места не хотят тебя отпускать. без пятнадцати семь утра я отправился на автовокзал. В семь ноль пять я подумал, что скоро, наверное, приду, потому что мне сказали: двадцать минут. В семь пятнадцать я решил, что у меня просто рюкзак тяжелый, и я вообще не спал. В семь двадцать я вспомнил, что
- кадзик, там один поворот всего. Один.
а я-то еще не поворачивал.
в семь тридцать я все-таки вышел на вокзале и подумал, что автобус в старый город может быть либо через пятнадцать минут, и я беру билет, и сажусь и еду быстренько, либо мне тут полчаса тусоваться.
и, мне конечно, приятно, что меня не хотят отпускать, но по вокзалам я гулять не люблю. поэтому я смотрел в утреннее небо и о чем-то думал таком.
И два часа я вместо того, чтобы спать, улыбался в окно автобуса, потому что когда где-нибудь на этой большой планете есть такие же идиоты, как я, с которыми можно колобродить и творить всякие чудачество – вот это, милые, один из компонентов счастья.
Это были чудесные выходные. Правда.
-
-
05.12.2010 в 20:43-
-
05.12.2010 в 20:47а оно сложится.
-
-
06.12.2010 в 03:08-
-
06.12.2010 в 06:45