in the porn when i was born sky is blue and see is green
снова наткнулся на чудесного автора, не подписываюсь, ибо наскучит сразу, но натыкаюсь периодически и радуюсь, радуюсь стихам. вот, делюсь:
« каламбуристика
экзекуция в стиле ЖЖ и средних веков, где мы под катом
стоим – я и моя подружка-кроха
я поведу тебя в переход на концерт слепого музыканта
на беляши с горохом
посиделки на LOVEочке, на пиво «десант» с приколом,
ритуал зависания на Кресте.
я просыпаюсь и говорю «детка, ни за что не отдам тебя копам»
ты отвечаешь «черт, они же у нас на хвосте»
мы с тобой хоть и в разных лигах, сладкая, в разных логах
такая себе асоциальная сеть
копирайтер настаивает «покайтесь, вначале был Слоган»,
и судьи ему предлагают сесть.
я путаюсь в показаниях, спрашиваю «когда это кончится?»
отказываюсь от чужой кости.
это, как тебя старушка попросит, по специальности, переводчицу,
с пешеходного перевести
надоело об одном и том же, дразнят же каламбуристикой
навязывают скучный разговор,
а мне становится вас жаль, ушедшие на курсы фистинга
для поддержания хороших тем и форм
другое дело – ты, бред от бриллианта, злость от золота,
помеченная шулером икра
блестишь и маешься, приходишь сонная
на восьмибитных нервах поиграть»
и вот еще:
«Вдох-Выход
мама, она обзывает меня джентльменом
я с ней становлюсь нелепым, почти карманным.
посмотрит на каждого мэна, читай – измена,
такая теперь на душе дармовая рана.
мама, я просто трясу породой, тусуюсь рядом.
срываю цветы ее рук по дороге к дому
может это любовь, мама, но, очень вряд ли
подышит три дня, потом умирает – долго.
мама, я не замечаю вокруг никого кроме,
ресницы в чужом глазу, в воротах – гола.
я так безнадежен с ней, мама, я так скромен
я даже пока не представил ее голой
я просто туплю мама, все это губные гармоны,
тестастеройды с неба, кровавые барабаны.
она подымает бокал над собой микрофонно, я пью патроны
таблеток, хриплю как дисторшн под меццо-сопрано.
а скоро дорога, мама, голодные сумки,
под левым крылом тридцать семь, реактивные вихри…
у нас остаются, как в песенке, мама, последние сутки
горюче-короткое время на вдох
и на выход»
по-моему, обалденно!
вот вам пруф
« каламбуристика
экзекуция в стиле ЖЖ и средних веков, где мы под катом
стоим – я и моя подружка-кроха
я поведу тебя в переход на концерт слепого музыканта
на беляши с горохом
посиделки на LOVEочке, на пиво «десант» с приколом,
ритуал зависания на Кресте.
я просыпаюсь и говорю «детка, ни за что не отдам тебя копам»
ты отвечаешь «черт, они же у нас на хвосте»
мы с тобой хоть и в разных лигах, сладкая, в разных логах
такая себе асоциальная сеть
копирайтер настаивает «покайтесь, вначале был Слоган»,
и судьи ему предлагают сесть.
я путаюсь в показаниях, спрашиваю «когда это кончится?»
отказываюсь от чужой кости.
это, как тебя старушка попросит, по специальности, переводчицу,
с пешеходного перевести
надоело об одном и том же, дразнят же каламбуристикой
навязывают скучный разговор,
а мне становится вас жаль, ушедшие на курсы фистинга
для поддержания хороших тем и форм
другое дело – ты, бред от бриллианта, злость от золота,
помеченная шулером икра
блестишь и маешься, приходишь сонная
на восьмибитных нервах поиграть»
и вот еще:
«Вдох-Выход
мама, она обзывает меня джентльменом
я с ней становлюсь нелепым, почти карманным.
посмотрит на каждого мэна, читай – измена,
такая теперь на душе дармовая рана.
мама, я просто трясу породой, тусуюсь рядом.
срываю цветы ее рук по дороге к дому
может это любовь, мама, но, очень вряд ли
подышит три дня, потом умирает – долго.
мама, я не замечаю вокруг никого кроме,
ресницы в чужом глазу, в воротах – гола.
я так безнадежен с ней, мама, я так скромен
я даже пока не представил ее голой
я просто туплю мама, все это губные гармоны,
тестастеройды с неба, кровавые барабаны.
она подымает бокал над собой микрофонно, я пью патроны
таблеток, хриплю как дисторшн под меццо-сопрано.
а скоро дорога, мама, голодные сумки,
под левым крылом тридцать семь, реактивные вихри…
у нас остаются, как в песенке, мама, последние сутки
горюче-короткое время на вдох
и на выход»
по-моему, обалденно!
вот вам пруф
,
,,,,
,