"Ида стоит на пороге, прислонившись к дверному косяку. Шла мимо и зашла. Она сама не знает зачем. Просто так. Вдруг захотелось. Я вернулась в свой город, знакомый до слез.", - так Фрай пишет. А я радуюсь, потому что это совершенно до безумия и придури (хотя до безумия и придури другое, конечно, но сейчас не об этом, и даже не об идеальном романе, который мне рэнди присоветовал, не зная этой книги, и который мне черти что напророчил, такое, что я закрыл и убежал из магазина), так вот до безумия и придури приятно, что мандельштам такоооооое написал, такооое, что мне - сколько я его не читай, сколько про питер не читай - ничего больше так не рвало и не трогало, а только

«Я вернулся в мой город,знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, - так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.

Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.»

такое оно, такое, что ни гомербессонницатугиепаруса, ни февральбессонницатугиепаруса - пастернаково-мандельштамовое (о, как возненавидел я прозу пастернака после доктора живаго, и самого пастернака после его веревки для чемоданов, на которой цветаева повесилась в елабуге, и как я стихи его возлюбил!) - ничего из этого не может быть лучше "Петербург, я еще не хочу умирать".

и мне вернуться хочется до ужаса.
и тем более приятно, ужасно приятно находить у любимого фрая отголоски любимого из другого.

а ты что поделываешь?