in the porn when i was born sky is blue and see is green
люблю находить сам. не люблю загадки, люблю находить сначала ответы, а потом уже ловить вопрос - скважину, к которой подходит один из ключей в связке.
испытываю странную нежность ко всему мной открытому, привязанность, такую, как будто никто и никогда не видел, а я вот только что нашел и всем рассказал. а потом встречаться с людьми и закидывать удочку - знаешь, я недавно прочел росхальде. да, да, знаю, я и сам влюблен в клингзора, а вот степной волк скучноват. и понимать: человек-человек, точка в точку, столб в столб.
так рука случайно нашла в библиотеке модель для сборки. так из модели для сборки протянулась игра в бисер. вот почему эти два писателя не сходят с моих уст, не убираются далеко с книжных полок. это ведь я их нашел, без меня бы их никогда не было, я уверен.
не помню, где и как, при которых обстоятельствах - и, правда, откуда двенадцатилетнему ребенку было знать про лорку, где было вычитать старинноватое по манере стихотворение, как набрести? - но однажды мне попалось посвящение именно лорке. "федерико гарсия", - отпечаталось на подкорке. почти как габриэль гарсия маркес, который был уже в пятнадцать и которого так и не понял я целиком, смог проглотить, но не осознать, и сколько бы ни брался потом, не доканчивать. так или иначе мне попалось это стихотворение, и я выучил его, как единственное, что я мог сделать для расстрелянного (мама говорила, помню, помню, о мама с высшим техническим и искусствоведческим) поэта. и отчетливо помню, как забравшись на кухню тихонько проговаривал, отдаваясь аллитерациям:
Verde que te quero verde...
Ф. Г. Лорка
Было иное слово, словно сквозная рана.
Двадцать четыре раза взбрызнул затвор нагана.
И опалили нёбо диким огнем словесным
двадцать четыре неба, двадцать четыре бездны.
Истина в чистом поле - горю равновелика:
двадцать четыре боли - двадцать четыре крика.
Зря подчинялся слепо гулким словам напрасным -
был голубым, как небо или как бездна - красным.
Полнилось тихим слухом - взвеялось злым посевом:
бычьим пахнуло духом, львиным дохнуло зевом.
Так и ловила фраза - время - дырявым бреднем
двадцать четыре раза - каждый и был последним.
помню еще яснее, как меня за этим занятием застукали, и ужасное смущение, заливающее щеки (врал всем и напропалую, что никогда не краснею) гадкое чувство, как будто за чем-то ужасно неприличным поймали - за игрой для дошкольников, мастурбацией в ванной или чем-то равновеликим, да.
и все-таки, черт побери, откуда тогда взялась некая григорьева, которая цитирую "проповедует эстетику экстатического любования прекрасным объектом" со своими беспощадно острыми - почитал ее ради интереса, скукотища редкая в остальных виршах - строчками о лорке?
испытываю странную нежность ко всему мной открытому, привязанность, такую, как будто никто и никогда не видел, а я вот только что нашел и всем рассказал. а потом встречаться с людьми и закидывать удочку - знаешь, я недавно прочел росхальде. да, да, знаю, я и сам влюблен в клингзора, а вот степной волк скучноват. и понимать: человек-человек, точка в точку, столб в столб.
так рука случайно нашла в библиотеке модель для сборки. так из модели для сборки протянулась игра в бисер. вот почему эти два писателя не сходят с моих уст, не убираются далеко с книжных полок. это ведь я их нашел, без меня бы их никогда не было, я уверен.
не помню, где и как, при которых обстоятельствах - и, правда, откуда двенадцатилетнему ребенку было знать про лорку, где было вычитать старинноватое по манере стихотворение, как набрести? - но однажды мне попалось посвящение именно лорке. "федерико гарсия", - отпечаталось на подкорке. почти как габриэль гарсия маркес, который был уже в пятнадцать и которого так и не понял я целиком, смог проглотить, но не осознать, и сколько бы ни брался потом, не доканчивать. так или иначе мне попалось это стихотворение, и я выучил его, как единственное, что я мог сделать для расстрелянного (мама говорила, помню, помню, о мама с высшим техническим и искусствоведческим) поэта. и отчетливо помню, как забравшись на кухню тихонько проговаривал, отдаваясь аллитерациям:
Verde que te quero verde...
Ф. Г. Лорка
Было иное слово, словно сквозная рана.
Двадцать четыре раза взбрызнул затвор нагана.
И опалили нёбо диким огнем словесным
двадцать четыре неба, двадцать четыре бездны.
Истина в чистом поле - горю равновелика:
двадцать четыре боли - двадцать четыре крика.
Зря подчинялся слепо гулким словам напрасным -
был голубым, как небо или как бездна - красным.
Полнилось тихим слухом - взвеялось злым посевом:
бычьим пахнуло духом, львиным дохнуло зевом.
Так и ловила фраза - время - дырявым бреднем
двадцать четыре раза - каждый и был последним.
помню еще яснее, как меня за этим занятием застукали, и ужасное смущение, заливающее щеки (врал всем и напропалую, что никогда не краснею) гадкое чувство, как будто за чем-то ужасно неприличным поймали - за игрой для дошкольников, мастурбацией в ванной или чем-то равновеликим, да.
и все-таки, черт побери, откуда тогда взялась некая григорьева, которая цитирую "проповедует эстетику экстатического любования прекрасным объектом" со своими беспощадно острыми - почитал ее ради интереса, скукотища редкая в остальных виршах - строчками о лорке?
С меня - подпись вашего имени под статьёй. Следовательно, вам - опыт и портфолио." - с меня ПОДПИСЬ ВАШЕГО ИМЕНИ ПОД СТАТЬЕЙ. ненунадоже. таких, кстати, тоже много. и все - не от сегодняшнего числа.